Солнышко светит. Грачи
прилетели.
Тают снега на равнинах безбрежных.
Вот и прошли холода и метели,
Вот и минули три месяца снежных.
Белые хаты стоят над оврагом.
Птицы над ними кругами летают.
Будто каким-то охвачены страхом,
Будто чего-то недопонимают...
Может быть, запах грачей удивляет,
Иль тишина не понравилась птицам?..
Бог его знает, чего их пугает,
Что им мешает на землю садиться...
Может быть, сверху они увидали,
Как копошится в навозе старуха,
Или чуть слышные чьи-то рыданья,
Может, достигли их птичьего слуха...
Нынче никто уж могил не копает.
Нынче никто не кричит, причитая...
Полумертвец на крыльцо выползает...
Господу молится полуживая...
Трупы лежат во дворах и в канавах,
Трупы в домах и в грязи придорожной.
Многие - в полузасыпанных ямах,
Полуистлевшие с осени прошлой...
Смрадом, замешанным с мартовским паром,
Хаты полны и проулки кривые.
Двое детей за колхозным амбаром - То ли уж мёртвые, то ли живые...
Дмитрий Воробьевский (1987 г.).
27 ноября на Украине отмечается день поминовения жертв
голодомора 1932—1933 годов. Поминальные службы по жертвам страшного голода
проводятся и в России Русской православной церковью.
Тема голодомора в советское время была закрытой страницей
нашей истории, а в последние десятилетия по ней написаны сотни книг и
публикаций, но все равно голодомор остается для многих неизвестным событием
прошлого.
И сейчас многие старики на Кубани и в Адыгее могут
рассказать и про «коринци», «ляцыкы», «паныку», «мэджаджэ», и про то, как
приходилось людям есть павший скот, собак, кошек, кору деревьев, а порой и
своих детей...
Процесс сплошной коллективизации крестьянства, как
известно, сопровождался массовыми репрессиями, раскулачиванием, выселением
недовольных на Север и в Сибирь. Это в свою очередь вызывало еще большее
сопротивление крестьян.
В январе 1930
г. вышло постановление «О ликвидации кулачества как
класса в пределах Северо-Кавказского края». Казаков выгоняли из куреней зимой,
без продуктов и одежды, обрекая на гибель по дороге в места ссылок. Власть
готовилась к восстанию в казачьих областях. Более того, явно провоцировала его
- массовое выступление позволило бы вновь открыто истреблять казачество. Но
восставать, в общем-то, было уже некому - ни оружия, ни вождей. Хотя были,
конечно, и примеры сопротивления, в том числе и вооруженного (например,
массовые волнения в феврале 1930
г. в селах и станицах Барашковское, Весело-Вознесенское,
Константиновская, Новый Егорлык, Ново-Манычское), а для подавления их на Кубани
использовалась даже авиация; небольшие же группы казаков продолжали борьбу
вплоть до прихода немцев в 1942
г. Однако в целом по Северо-Кавказскому краю (97 районов
Дона, Кубани и Ставрополья) коллективизация завершилась без особых эксцессов.
«Кулаки» и прочий «антисоветский элемент» арестованы и высланы (согласно сводке
штаба СКВО, к 1 марта 1930 г.
по Северному Кавказу был «изъят» 26261 человек, в большинстве своем казаки).
Казалось бы, могло наступить очередное «затишье».
Однако объявленный в конце 1930 г. «новый подъем
колхозного движения» закончился повсеместными выходами из колхозов (с января по
июль 1932 г.
их число в РСФСР сократилось на 1370,8 тыс.), требованиями возврата имущества.
Уровень коллективизации крестьянских хозяйств по стране в то время составлял
немногим более 20% - уже к лету 1930
г. в колхозах осталась только около трети числившихся
еще в марте месяце крестьянских хозяйств! Чрезвычайные меры в заготовительной
политике, бескормица, ухудшение ухода привели к значительному падежу скота;
уборка зерна в 1931 г.
по всему югу России затянулась до весны 1932 г., а на Кубани наблюдался невиданно
низкий урожай зерновых - от 1 до 3 центнеров!
7 августа 1932
г. был издан т.н. «закон о пяти колосках». За любую
кражу госсобственности - расстрел или, в лучшем случае, 10 лет с конфискацией
имущества. За несколько колосков, сорванных, чтобы накормить пухнущих от голода
детей, отправляли в тюрьмы их матерей...Направляемые в станицы уполномоченные, не имевшие
представления о сельском хозяйстве, лишь усугубляли положение. В каждом
встречном им виделся «контрреволюционный элемент». Однако, повторюсь, ничего
случайного власть не предпринимала. Все было заранее продумано.
Осенью 1932
г. на Кубань прибыл «испытанный боец в борьбе за хлеб на
юге России» корреспондент «Правды» Ставский, сразу определивший настроение
казаков, как явно «контрреволюционное»: «Белогвардейская Вандея ответила на
создание колхозов новыми методами контрреволюционной деятельности - террором...
В сотне кубанских станиц были факты избиения и убийств наших беспартийных
активистов... Наступил новый этап тактики врага, борьба против колхозов не
только извне, как это было раньше, но и борьба изнутри».
Как сейчас известно, этот голод во многом был
искусственным, когда из колхозов выбирался весь хлеб, до единого зернышка.
Причем зерно изымалось насильственно. И в то время, когда колхозникам нечего,
было, есть, в черноморских портах кубанским зерном грузились многочисленные
пароходы и вывозили его за границу... 3 ноября 1932 г. было издано
постановление, обязывавшее единоличные хозяйства под страхом немедленной
ответственности по статье 61 УК (смертная казнь) работать со своим инвентарем и
лошадьми на уборке колхозных полей. «В случае «саботажа», - разъясняла краевая
партийная газета «Молот», - скот и перевозочные средства у них отбираются
колхозами, а они привлекаются к ответственности в судебном и административном
порядкеПринудительные меры встречали пассивное сопротивление - людей вынуждали
укрывать зерно для пропитания в т.н. «черных ямах». Местный актив кивал на
«вредителей» (хотя совсем недавно юг России накрыли три волны раскулачивания и
выселений). 4 ноября вышло новое постановление. По Северо-Кавказскому краю
самыми «отстающими» признаны районы Кубани: «Кубань организовала саботаж
кулацкими контрреволюционными силами не только хлебозаготовок, но и сева». На
совещании партактива края комиссия ЦК потребовала любой ценой завершить
хлебозаготовки к декабрю. По всему краю начались повальные обыски для
«отобрания запасов хлеба у населения». Были созданы комсоды - комитеты
содействия из активистов. «Молот» сообщал: «Ежедневно активы коммунистов
открывают во дворах спрятанный хлеб. Хлеб прячут в ямы, в стены, в печи, в
гробы на кладбищах, в... самовары». Газета требовала: «Эх, тряхнуть бы
станицу... целые кварталы, целые улицы... тряхнуть бы так, чтобы не приходили
по ночам бежавшие из ссылки враги!..». А в то самое время, когда Кубань
буквально вымирала, когда, как писал советский историк Н.Я. Эйдельман, «по всей
Кубани опухших от голода людей сгоняли в многотысячные эшелоны для отправки в
северные лагеря, во многих пунктах той же Кубани на государственных элеваторах
в буквальном смысле слова гнили сотни тысяч пудов хлеба...».
В декабре «Молот» писал: «Мы очищаем Кубань от остатков
кулачества, саботажников и тунеядцев... Остатки гибнущего класса озверело
сопротивляются. Нам на Северном Кавказе приходится считаться с тем фактом, что
недостаточна классовая бдительность, что предательство и измена в части
сельских коммунистов позволили остаткам казачества, контрреволюционной
атаманщине и белогвардейщине нанести заметный удар по организации труда, по
производительности в колхозах. Мы ведем на Кубани борьбу, очищая ее от
паразитов, нанося сокрушительные удары «партийным и беспартийным». По мнению
«Комсомольской правды», многие первичные колхозные организации, а нередко и
районные, превратились на Кубани в «полностью кулацкие», секретари райкомов и
председатели райисполкомов стали «саботажниками и перерожденцами». Их
арестовывали и расстреливали; по краю было исключено из партии 26 000 человек -
45 /о коммунистов.. В своих, уже упоминавшихся воспоминаниях адвокат Н.
Палибин, которому в те годы пришлось довольно часто ездить и ходить от станицы
к станице, отмечал, что случаи людоедства и трупоедства (эти термины обозначали
разные явления - «трупоеды» поедали трупы скончавшихся людей) были
распространены повсеместно и очень широко. Даже взрослым мужчинам было опасно
ходить в одиночку. Вот только один из случаев 1933 г., из его адвокатской
практики: «Во время изъятия хлеба у крестьян два активиста забрали в семье
середняка все зерно. В результате отец семейства умер. Оставшиеся в живых жена
и дочь умершего срезали с покойника мясо, посолили его в бочонке и питались
этим. Затем все же умерла от голода и мать. Тогда двенадцатилетняя девочка
срезала матери мясо...». И сами активисты, обрекшие семью на полное одичание и
гибель, вскоре погибли от голода. Другой судебный случай - мучимая голодом мать
зарезала свою восьмилетнюю дочь, разделала ее и стала жарить. Адвокат описывает
«положительно вымершие станицы», в которых практически не осталось жителей -
«совершенно вымершую и опустевшую» Прочноокопскую, вымершие на 75 % и больше
Гиагинскую, Старонижестеблиевскую, Дондуковскую, Константиновскую, Чамлыкскую
(это только те станицы, где он был сам): «Целые кварталы вымерли, хаты были
развалены, улицы заросли кустами акации и бурьяном. На базаре лежали умирающие
и мертвые. Люди ползли и кое-как плелись на кладбище, чтобы умереть там под
крестами. По вечерам все боялись выходить из хат, так как можно было стать
жертвой охотников за человеческим мясом...» Согласно справке ОГПУ от 23 февраля
1933 г.,
самый сильный голод охватил 21 из 34 кубанских, 14 из 23 донских и 12 из 18
ставропольских районов (47 из 75 зерновых). Особо неблагополучны 11 кубанских
районов (Армавирский, Ейский, Каневский, Краснодарский, Курганинский,
Кореновский, Ново-Александровский, Ново-Покровский, Павловский, Старо-Минский,
Тимашевский), Шовгеновский р-н Адыгейской АО и Курсавский Ставрополья. Всего,
по подсчетам российских и зарубежных ученых, от голодомора 1932-33 гг. погибло
не менее 7 млн. человек (некоторые считают, что число погибших было гораздо
больше - более 10 млн.). Только за один 1933 г. численность населения страны, согласно
официальным данным, сократилась на 6 115 000 человек, причем самые большие
потери пришлись на Кубань и Украину. Власти пытались уничтожить и память о них.
Места братских захоронений не обозначались, книги записей рождений и смертей
уничтожались, а пытавшихся вести учет жертв расстреливали как врагов народа.
К 1932 году стало ясно, что план заготовки мяса и хлеба в
стране срывается. Причин этому было немало. К 1932 году производство мяса в
стране составило 458 тысяч тонн против 5,8 миллиона в 1929. За три года
коллективизации было потеряно 17 миллионов лошадей. А всего за эти годы в
стране было вырезано и пало 153 миллиона голов скота!В докладе Сталина на XVII cъезде партии (1934 г.) говорилось, что в
стране было собрано 89,8 миллиона тонн зерна. Но реально было собрано 68,4
миллиона, что намного меньше, чем в 1929 году. Зато заготовки и экспорт хлеба
за границу выросли в несколько раз...Поэтому власти усиливали нажим на деревню, фактически
насильственно изымая зерно у крестьян. Одной из таких мер стало ужесточение
уголовной ответственности за хищение социалистической собственности и борьба со
спекуляцией (фактически торговлей сельхозпродукцией на рынках) в августе 1932
года.
Было решено единоличников, отказавшихся от принудительной
сдачи хлеба, лишать огородов и высылать в северные районы страны. На Кубани
применялась и такая мера, как «занесение на черную доску» станиц, аулов,
хуторов, колхозов и целых районов. Это означало немедленное прекращение
снабжения населения товарами и даже их изъятие из магазинов, аресты
саботажников, кулаков и подкулачников. Такие репрессии коснулись 13 кубанских
станиц.После посещения Северо-Кавказского края комиссией ЦК ВКП
(б) в ноябре-декабре 1932 года появились различные инструкции, развязывавшие
руки местным властям в отношении десятков тысяч людей, якобы укрывавших хлеб от
государства. И все это происходило на фоне летней засухи. Но государство не
снизило объемы поставок из районов, пораженных засухой, и изымало даже семенное
зерно, выселяя при этом крестьян за пределы края. По данным кубанского историка
И. Алексеенко, на рубеже 1932—1933 годов из сельских районов Кубани было
выслано 63,5 тысячи человек...
К январю 1933 года ценой неимоверных усилий план
хлебозаготовок был частично выполнен. И голод не заставил себя ждать. Смертность
на селе начала неуклонно расти.
Весной 1933 года голод во всю свирепствовал и в Адыгее. С
целью оказания хоть какой-то помощи голодающим открывались «дома для
истощенных», в которых им выдавалось мизерное количество продуктов. По данным
историка П.У.Аутлева, только в ауле Джамбечий умерло весной 1933 г. около 300 человек.
По мнению историка М.Х.Шебзухова, число умерших от голода в адыгейских аулах
составляет более 16 тысяч человек. И это без хуторов и станиц. Но реальные
цифры наверняка больше. При подготовке этой статьи в Шовгеновском районном
отделе загса автором были обнаружены книги записи смертей по Хакуринохабльскому
и Дукмасовскому сельсоветам за 1932—1933 годы. Уникальность этих документов в
том, что они вообще уцелели, так как в 30-х годах такие книги по приказу
властей просто уничтожались!
Скупые строки, выцветшие чернила... Записи пугают уже тем,
что большинство умерших — старики и дети. Братьям Цеевым Хусену и Хасану — 8
месяцев, Абреку Туову — 4 года, Куац Тхагановой — 65 лет, Мерем Ардановой — 3
месяца, Саудет Тхагановой — 111 лет, Умару Хагундокову — 70 лет... В аулах
Мамхег и Хакуринохабль в феврале—июне 1933 года (разгар голодомора на Кубани и
в Адыгее) умирало в среднем по 5—7 человек в день. Данные по этим аулам
неполные, но даже из беглых подсчетов можно узнать, что от голода в них за
полгода умерло около 400 человек!
В записи Дукмасовского сельсовета случайно попали сведения
о смертности в селе Белом с мая 1933 года. Здесь также большинство умерших —
дети и старики. Но здесь попался, видимо, щепетильный секретарь сельсовета,
который писал и причину смерти (в Хакуринохабльском сельсовете подобная запись
— редкость). Читаем: «Салий Иван, 10 лет, истощение и анемия; Бердников
Борис, 5 лет, отек всего тела; Шептухин Василий, 88 лет, маразм (неудивительно,
что, глядя на такое, люди сходили с ума. — А.Д.); Долматов Филипп, 21 год,
понос и истощение». Всего в селе в мае—июле 1933 года умерли 96 человек. И у
всех похожие причины смерти — анемия, истощение, туберкулез и т. д.В марте 1933 года, отправившись ловить рыбу, умер от
истощения на берегу Грязнухи, житель хутора Чернышев Федор Кононович Мушкарнев,
70 лет от роду.Продолжали люди умирать и в следующем, 1934 году —
сказывались последствия голодомора, но уже меньше. По Дукмасовскому сельсовету
в 1934 году среди причин смерти — язва желудка, воспаление легких, порок
сердца, менингит, все то же истощение. 
Спасаясь от голода, люди ели все, что могли найти в
округе. В пищу шли собаки, кошки, крысы, дикие птицы, лебеда, жмых, кора
деревьев. Но зачастую не было и этого. И тогда приходило самое страшное —
людоедство. Такие факты фиксировались во многих кубанских станицах и хуторах. О
факте людоедства в ауле Хатажукай Шовгеновского района Адыгеи рассказал в своей
книге «Султан Клыч Гирей» историк М.Беджанов. Вот несколько донесений НКВД тех
лет из кубанских станиц: «Тихорецкий район. Ст. Ирклиевская. На кладбище
задержан 14-летний сын единоличницы Анистратенко, который вырыл труп ребенка,
намереваясь употребить его в пищу. Труп отобран.Ст. Ново-Щербиновская. В 3-й бригаде колхоза жена кулака
Елисеенко зарубила и съела своего 3-летнего ребенка, семья Елисеенко состоит из
8 чел., которые питаются различными суррогатами (сурепка, силос и пр.) и мясом
кошек и собак»...
Власти знали и об этих фактах, и о многих других. «7 марта
1933 г.
Сов. секретно. Тов. Менжинскому, Ягоде, Прокофьеву, Агранову. В отдельных
пунктах целого ряда районов Севкавкрая отмечается обострение продзатруднений
(так голод именовался в официальных документах. — А.Д.). Факты продзатруднений
в районах: Курганинском, Армавирском, Ново-Александровском, Лабинском,
Майкопском... (И еще в 19 районах. — автор).По далеко не полным данным, в этих районах учтено: опухших
от голода — 1742 человека, заболевших от голода — 898, умерших от голода — 740,
случаев людоедства и трупоедства — 10. В голодающих населенных пунктах имеют
место случаи употребления в пищу различных суррогатов... Начальник СПО ОГПУ Г.
Молчанов, начальник 2 отделения СПО ОГПУ Люшков».Вот так: «продзатруднения», а в это время в портах
грузились пароходы с изъятым у крестьян зерном для вывоза на Запад, чтоб
продемонстрировать успехи колхозного строя.Появлявшиеся в эмигрантской или западной прессе сообщения
о голоде в СССР объявлялись бредом и клеветой, а о предложениях помощи голодающим
не могло идти и речи...
По официальным данным
(см. «Землеустройство Адыгейской АО»,
Краснодар. 1932) в чернышевском колхозе «Красный партизан» насчитывалось 985
едоков. По сельсовету – 130 единоличников, имелось 1327,2 га земли, из них 1055 га пашни. Урожайность
зерновых достигала 15-20 ц/га. Выращивали ячмень, рожь, пшеницу, кукурузу,
табак, кенаф, коноплю. На трудодень колхозники получали 0,5-1 кг зерно. Сколько из них
не дожили до следующего урожая навеки останется тайной… По свидетельству жительницы Чернышева Татьяны
Федоровны Мушкарневой (1910-2001), весной 1933 г. почти полностью
вымерла от голода соседняя станица Тенгинская, где умерших просто сбрасывали в
глубокие овраги на берегу Лабы. А когда в мае ей удалось побывать в ст.
Алексеево-Тенгинской Усть-Лабинского района у дальних родственников, довелось
увидеть страшную картину: взрослые умерли раньше, а дети — мальчик и девочка
6—8 лет, не сумев от истощения слезть с печи, пообъедали себе ручки... – Выжили
мы благодаря корове, да тому, что могли спрятать от проверяющих, - рассказывала
она. - Отбирали у колхозников не только зерно, но все съестное, что находилось
в доме. Люди умирали, бывало и на ходу – ведь надо было еще и работать. Детей
много умерло тогда. Вот и мой первенец Ванюша в тридцать третьем году умер.
Страшное время было. Люди ели все, что могли найти – даже листья деревьев,
кошек, собак. Пекли лепешки из лебеды, крапивы. За стакан зерна с поля могли
посадить в тюрьму. Выжили мы тогда благодаря коровенке да тому, что сумели
закопать в огороде пару мешков картошки… -Тяжело вспоминать такое, -
рассказывала жительница Чернышева Ольга Алексеевна Шаповалова (Гриневецкая,
род. В 1909 г.
на х.Серегин, сейчас проживает в Майкопе). Всеми правдами и неправдами семья
Шаповаловых оставила хутор и подалась в Майкоп.Житель п. Яблоновского Л.В. Белов вспоминает: «Дети
бродили, как бездомные собаки, по улицам в поисках пищи. Обессилев от голода,
они падали под забором. Ежедневно в детприемник привозили сотни полуживых
трупов. Было страшно смотреть на эти полуживые скелеты. Но было уже и поздно их
кормить — несчастные дети умирали один за другим». (С. Бойко: «Экономические
проблемы развития сельского хозяйства Адыгеи (90-е годы)», стр.27). По
рассказам ветерана труда Тембота Киржинова из аула Кошехабль, в аулах и хуторах
Кошехабльского района в 1933 году от голода умерло более трети всего населения.
При этом большое количество зерна лежало в райзаготпункте под охраной
вооруженных красноармейцев.
Голод охватил 44 из 75 районов Северо-Кавказского края,
причем в 13 из них число умерших превышало 40%. По данным переписи населения
1937 года (впоследствии засекреченным), сельское население Азово-Черноморского
края (выделился из Северо-Кавказского в 1934 г.) уменьшилось на 20,8 % по сравнению с 1926 г., Северо-Кавказского
— на 15,3 %. А по последним данным, смертность от голода 1932—33 гг. в СССР
составила 7-8 миллионов человек, в том числе около 2,5 миллиона на территории
современной РФ, что сравнимо с потерями в военное время (во всем мире в Первую
мировую погибло около 10 млн. человек).
С 1932 года крестьянам не было дано право иметь паспорта,
с 1934 года в стране запрещались аборты. Таким образом власти старались хоть
как-то перекрыть людские потери от голода.
Лето 1933
г., когда созрел урожай, дало новую волну прямых
репрессий против крестьян: чтобы спасти семьи, они пытались унести с поля хоть
горсточку зерна, а те же дети, обработанные государственной машиной,
задерживали «кулацких парикмахеров» и сдавали их милиции. Все замеченные в
хищении хлеба (порой за стакан пшеницы) наказывались жестоко, а это сказывалось
на их семьях. Строки из сообщения областной газеты «Колхозный путь» от
28.08.1933 г.: «В Чернышевском сельсовете... из 22 человек призывников выявлены
8 чуждых, которым бригадные собрания постановили дать отвод от призыва. Вот их
имена: Прокопенко С. — отец осужден за хищение хлеба, Пустоветов А. — отец
осужден за хищение хлеба, Ляховка И. — отец осужден за сокрытие хлеба,
Сопильнюк И. и Сопильнюк А. — родственники высланы за контрреволюционные выступления
и сами принимали активное участие в убийстве милиционера, Беденко Г. — то же,
Капущенко И. — осужден за хулиганство». А буквально через неделю та же газета публикует информацию
о том, что Чернышевский сельсовет 25 августа досрочно завершил годовые планы
хлебосдачи и мобилизации средств по обязательным платежам, за что Совету
вручены переходящее Красное знамя и премия в 500 рублей... Думается,
комментарии тут излишни.
Голод замалчивался в печати, о нем мало знали в городах,
которые охранялись армейскими кордонами от наплыва голодающих. Миллионы жизней
были принесены в жертву в угоду желанию власти выдать желаемые успехи в
сельском хозяйстве за действительные, а у десятков миллионов семей оказалась
исковерканной судьба.Деревня (и не важно,
какая — украинская, русская, кубанская или казахская) долго помнила о
голодоморе, но боялась о нем говорить — не то, что ставить кресты на братских
могилах. Этот голод был одним из самых сильных ударов по крестьянству за всю
его историю. Потому как во многом он был создан искусственно властью. Это был
выстрел в будущее, последствия которого ощущает до сих пор наше село. И мы не
вправе забывать об этой жатве скорби, нашей общей боли и памяти. Жаль что нашим
землякам, до сих пор нет хотя бы одного скромного памятника – на всех одного,
как та беда, которая не выбирала, к кому прийти: к украинцу, русскому или
черкесу.
|
